Головным в новой тройке катеров шел «Четырнадцатый» лейтенанта Анатолия Корочкина. Его бронекатер был особенный, тогда единственный такой на флотилии: он прибыл с Волги, имея сверх обычного вооружения установку для запуска реактивных снарядов РС-2. В тот день наша днепровская «катюша» произвела первый боевой залп — по забитой машинами переправе, по скоплению гитлеровцев перед нею.
Вероятно, из стремления надежнее накрыть цель Корочкин выпустил эрэсы со слишком короткой дистанции. В результате не все из двадцати четырех снарядов залпа разорвались. Но те, что сработали, добавили врагу и потерь, и смятения.
И все же у пылающей переправы нашлось кому заметить, откуда дан этот залп, и в следующую минуту выстрел стоявшей на берегу самоходки «фердинанд» разбил рубку «Четырнадцатого». Старшина комендоров П. Зайцев не дал врагу продолжать обстрел: мгновенно развернув башню катера, он всадил в борт самоходки несколько снарядов. Но потери были и у нас: рулевой в рубке — убит наповал, а лейтенант Корочкин — смертельно ранен.
На переправе в это время произошел взрыв, и один участок свайного моста обрушился. Александр Иванович Песков и поныне убежден: взрыв вызвали тоже наши эрэсы (а мост, очевидно, был заминирован). Могло быть и так. Но не менее вероятно, что гитлеровцы, посчитав переправу потерянной для себя, сами ее взорвали, чтобы не дать воспользоваться ею советским войскам.
Как бы там ни было, враг лишился паричской переправы тогда, когда еще очень в ней нуждался. Две немецкие дивизии, действовавшие в этом районе, оказались разобщенными, гарнизон Паричей — изолированным. И следовательно, днепровцы свою задачу выполнили.
Через два с половиной часа после того, как к переправе у Паричей прорвался первый бронекатер, этот узел вражеской обороны был занят нашими войсками. Командарм Батов прислал телеграмму, в которой содействие флотилии штурму Паричей называлось решающим и объявлялась благодарность экипажам всех участвовавших в бою кораблей. Отличившихся моряков предлагалось представить к наградам.
На высоком берегу Березины, близ хутора Воротень, где находилась 26 июня закрытая огневая позиция наших кораблей, были похоронены с воинскими почестями тринадцать гвардейцев с бронекатеров, павших под Бельчо и у Паричей, в том числе пулеметчик Пустовойт с «Сорок первого», комендоры Чичков и Соколов с «Сорок четвертого», рулевой Жиркин с «Четырнадцатого»…
Пять бронекатеров из дивизиона Пескова получили серьезные повреждения, два — особенно тяжелые. В масштабах боев, какие вел фронт, такие потери никто бы не счел слишком большими, но для флотилии, небогатой еще кораблями, выход из строя пяти активных боевых единиц за один день был очень ощутим.
Вскоре довелось вручать отличившимся награды Родины, и я еще раз пережил то, что относится к самому дорогому для командира на войне, — чувство гордости за доблесть подчиненных.
В числе первых на флотилии был удостоен ордена Красного Знамени старший лейтенант И. М. Плёхов. И вместе с ним — командиры всех четырех бронекатеров его отряда: старший лейтенант М. Д. Жиленко, лейтенанты А. А. Николаев, А. М. Евгеньев, Г. И. Захаров.
Вспомнилось, как Плёхов объяснял, почему при прорыве к Паричам он поставил катер Жиленко головным: «Это бесстрашный командир. И какая бы ни грозила опасность, назад не повернет». Бронекатер был поврежден, потерял убитыми и ранеными значительную часть экипажа, но к цели прорвался и положил начало разгрому вражеской переправы. Отлично показали себя и остальные молодые командиры. Самому старшему из славной четверки — Михаилу Жиленко — исполнилось двадцать пять лет. Трое были коммунистами, а Андрей Евгениев — комсомольцем.
Да только ли от командиров зависели выполнение боевой задачи и судьба самих кораблей! Когда лейтенант Евгениев выводил из-под огня тяжело поврежденный «Сорок четвертый», немецкий снаряд попал и в его катер, в машинное отделение. Там был перебит бензопровод, возник пожар, и катер тоже лишился хода. От неизбежной, казалось, гибели спас оба катера главный старшина Николай Кривонос. Задраившись в машинном отделении, чтобы прекратить доступ воздуха, и задыхаясь в дыму, он справился с огнем, заделал бензопровод, вновь запустил мотор. И бронекатер после этого дошел до переправы, бил по ней до последнего снаряда, а старшина, получивший тяжелые ожоги рук и лица, продолжал свою геройскую вахту. Орден Красного Знамени ему вручили, когда выписался из госпиталя.
Кавалером ордена Красного Знамени стал и самый молодой в отряде краснофлотец — 18-летний комсомолец Василий Коломиец. Потом часто, особенно когда прибывало пополнение, ставили в пример не только его смелость, но и матросскую разворотливость, умение делать все, что понадобится в бою. Рулевой по специальности, Коломиец вызвался перейти с подбитого, подведенного к берегу катера на другой, где заменил выбывшего из строя пулеметчика. А помимо того помогал орудийному расчету, зажигал дымовые шашки, заводил под обстрелом буксирный конец, тушил пожар, перевязывал раненых… И все это в первом в своей жизни бою. Вот так были подготовлены люди в гвардейском дивизионе.
За боевые действия на Березине получили награды также капитан 2 ранга С. М. Лялько, капитан 3 ранга А. И. Песков, многие другие офицеры, старшины и краснофлотцы.
Но как ни отрадно было сознавать, что флотилия оправдывает свою роль и место в боевом строю фронта, сделанное на Березине вызывало не одно только удовлетворение. Когда обменивались мыслями о прошедших боях с членом Военного совета Боярченко, с начальником оперативного отдела штаба Колчиным, мы были единодушны в том, что воевать можем лучше.
После Здудичей, например, корабли некоторое время шли вперед фактически вслепую. Про заслон у Бельчо узнали лишь тогда, когда на него наткнулись. А применив здесь несколько иную тактику, вероятно, удалось бы обеспечить большую внезапность прорыва к Паричам и обойтись меньшими потерями.
И еще более очевидной стала необходимость иметь на флотилии хотя бы небольшое подразделение морской пехоты — свой десантный отряд. Будь он у нас, можно было бы думать не просто о разрушении, а о захвате переправы, с тем чтобы удержать ее под прикрытием огня кораблей до подхода сухопутных войск, которым она пригодилась бы.
Теперь об этом думалось уже в связи с предстоящими действиями на Припяти. Надо сказать, что еще недели за две до перехода в наступление мы с членом Военного совета, перебирая в мыслях вспомогательные службы, наметили там, на Припяти, одно подразделение как возможный десантный резерв, пока флотилии не дадут на морских пехотинцев официальный штат. Это был приданный 2-й бригаде кораблей 66-й отдельный отряд дымомаскировки и дегазации, насчитывавший, правда, всего 33 краснофлотца и сержанта. С дымомаскировкой можно было, в конце концов, обойтись и без них, а заниматься дегазацией, мы надеялись, не понадобится.
Незадолго до того в отряд прибыл с курсов комсостава молодой офицер, но уже бывалый моряк младший лейтенант Николай Чалый. В прошлом черноморец, участник обороны Кавказа, старшина, выдвинутый в трудную пору войны на политработу, а затем перешедший на командную, он, как показало дальнейшее, был одним из тех командиров-самородков, для которых боевая обстановка всегда открывает возможность проявить себя. Младшему лейтенанту Чалому и поручили тренировку химистов в высадке с катеров и шлюпок, в стрельбе и метании гранат, а также в ведении рукопашного боя, в разоружении немецких мин. Имелось в виду подготовить их прежде всего к прочесыванию берега, к несению боевого охранения, ведению разведки.
С Березины я телеграфировал начальнику штаба Балакиреву, остававшемуся старшим на Припяти, что при необходимости можно использовать дымомаскировщиков и дегазаторов как морскую пехоту.
Речная сила обретает признание
Наступление в Белоруссии ширилось. Вечером 26 июня, едва отгремел бой в Паричах, мы услышали по радио салют в честь войск 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов, освободивших Витебск. А утром 27-го стало известно, что армии 1-го Белорусского фронта завершают окружение бобруйской группировки противника. В этом котле (в него попало свыше 40 тысяч гитлеровцев) уже находились и те немецкие войска, которые отступали к Бобруйску по берегам Березины.