Полуглиссеры стояли, тесно прижавшись борт к борту, на затишном участке Шпрее под прикрытием небольшого мыска. Над каждым — наш боевой Военно-морской флаг. На набережной выстраивается в шеренгу небольшая группа моряков. У некоторых забинтована голова или на перевязи рука, но выглядят браво, улыбаются. Лейтенант Калинин, сильно хромая и опираясь на блестящий немецкий палаш (невысокому Калинину он хорошо заменяет палку), подходит с рапортом.

В строю шестнадцать старшин и матросов — половина первоначального состава отряда. Все они совершали рейсы через Шпрее с начала до конца десантирования, и вот, на счастье, — живы. Но в этом строю они представляют и своих товарищей, которых тут нет. Обращаясь к ним, я чувствую, как трудно сейчас отделить живых от павших — отряд встает перед глазами таким, каким мы проводили его в бой.

Обстановка — не для длинных речей. От имени Военного совета я поблагодарил героев форсирования Шпрее за все, что они сделали, сказал, что Краснознаменная Днепровская флотилия гордится ими как своим славным авангардом, пронесшим флаг нашего флота к центру Берлина, и что их подвиг не забудется никогда. Предложил почтить минутой молчания память павших…

Распустив строй, рассаживаемся на траве и нагретых солнцем камнях у стоянки полуглиссеров, и я прошу участников форсирования Шпрее рассказать, как все было. Приглушенно доносятся звуки уличных боев, идущих в нескольких кварталах отсюда. А тут тихо журчит Шпрее, переставшая уже быть трудным водным рубежом, — ничем как будто не примечательная река, совсем не широкая, с расплывшимися на спокойной воде пятнами мазута…

Беседа налаживается не сразу — матросы стесняются говорить о себе. Старший лейтенант Серегин и лейтенант Суворов — оба они тоже здесь — помогают наводящими вопросами. Старшина Григорий Казаков вспоминает, как снимали экипаж загоревшегося посреди реки танка. Многие говорят о павших товарищах. Особенно об Александре Пашкове, о последних его минутах, когда он с перебитыми руками вел катер, зубами вцепившись в штурвал. Комсорг был душою отряда и самой своей смертью показал, что значит выполнить воинский долг до конца.

Рассказы моряков пробуждают в памяти слова популярной еще до войны песни: «Когда страна прикажет быть героем, у нас героем становится любой». Вот уж поистине так! Полуглиссеры никогда не укомплектовывались каким-то отборным личным составом. Конечно, ими командовали опытные старшины, но совсем молодых матросов здесь было больше, чем, например, на бронекатерах. Однако, посланные туда, где воинский долг потребовал коллективного подвига, они его совершили.

Пообедав с матросами, садимся на полуглиссер. У штурвала — лейтенант Калинин. С нами также Серегин и Суворов. Идем к Карлсхорсту, к месту десантирования 9-го корпуса — теперь оно уже в тыловом районе. Офицеры, отвечающие за переброску войск, показывают участки трех групп, на которых был разбит отряд. И на каждом пересекаем Шпрее по маршрутам огненных рейсов тех ночей и дней.

Отряд Калинина, хотя и поредевший, практически готов к выполнению новых боевых задач.

К вечеру я возвратился на ФКП, находившийся в районе канала Гогенцоллернов, а член Военного совета Боярченко — на канал Одер — Шпрее. Сразу же проинформировали друг друга о положении дел. На канале Гогенцоллернов корабли 1-й и 2-й бригад прошли все шлюзы, а по километрам — две трети пути до Шпрее. Но впереди еще не менее десятка завалов. Бригаде Лупачева на канале Одер — Шпрее оставалось пройти меньше. Ранним утром 1 мая Боярченко телеграфировал: «Если завтра Берлин не падет, 3-я бригада достигнет черты города».

В то первомайское утро над рейхстагом уже развевалось Красное знамя. И это означало, что последние очаги сопротивления в фашистской столице продержатся, по всей вероятности, уже не дни, а часы.

«А если все-таки не часы, а дни?» — спрашивал я себя. Мы делали все от нас зависящее, чтобы Днепровская флотилия, участвовавшая в Берлинской операции на нескольких участках фронта, помогла сухопутным войскам и непосредственно в городе — не только отрядом полуглиссеров, но и своими главными силами.

Винить себя было не в чем. И не мы одни не поспевали к последним боям в Берлине. На подходах к нему находилось немало войск, которые, как и мы, вступили бы в бой на территории города, окажись сопротивление врага еще сильнее. Однако возникал чисто практический вопрос: нужно ли еще вести с таким напряжением расчистку водных путей? Для выхода на Шпрее одной бригаде кораблей требовались сутки с небольшим, двум другим — по крайней мере вдвое больше. Понадобится ли сухопутным войскам боевое содействие флотилии в Берлине 3–4 мая? Ведь не престижа ради, не для того лишь, чтобы «показать флаг», долбили матросы не покладая рук каменные завалы.

Но с падением рейхстага враг оружия не сложил, бои в Берлине не прекратились. Правда, к тому времени переговоры о сдаче берлинского гарнизона уже начались, но мы знать об этом не могли. И расчистку каналов продолжали.

Приказано выйти на море

Во второй половине дня 1 мая майор Н. Ф. Васильев, докладывавший телеграммы и донесения, появился со своей папкой и предупредил: «Вне всякой очереди!»

Нарком ВМФ адмирал Н. Г. Кузнецов объявлял своим приказом решение Верховного Главнокомандования — Днепровскую военную флотилию передать в оперативное подчинение командующему 2-м Белорусским фронтом для действий на Балтийском море в районе острова Рюген и предписывал немедленно начать перебазирование в Штеттин (Щецин). Едва успел прочесть телеграмму, как пришла вторая: о том же самом — от Военного совета 1-го Белорусского фронта.

Итак, поворот на 180 градусов! Пушки, не разряженные до конца по Берлину, может быть, разрядим на Балтике!

Возможность выйти на море вообще-то виделась давно. В январе я докладывал наркому соображения об использовании части сил флотилии в Данцигской бухте, об этом велась переписка с Главным морским штабом. Тогда кончилось тем, что у нас забрали и передали на Балтику шесть бронекатеров. А теперь сразу подумалось, что идея переразвернуть на Балтику всю флотилию исходит именно от К. К. Рокоссовского, и при встрече на следующий день он это подтвердил.

Войска 2-го Белорусского вышли широким фронтом к морю, надо было очищать от гитлеровцев острова, косы. Балтийским кораблям преграждали путь в этот район минные поля. Маршал Рокоссовский был в курсе наших предложений об использовании в прибрежных водах речных кораблей. И когда днепровцы чуть не остались напоследок без боевой работы, он с помощью Генерального штаба еще раз получил нашу флотилию в оперативное подчинение.

Действовать требовалось быстро. Между тем член Военного совета Боярченко и начштаба Балакирев находились в Фюрстенберге. В штабе флотилии очень недоставало Колчина (Евгений Семенович лежал в госпитале, подорвавшись с машиной на мине). Но уже через час после получения приказа, поставившего перед днепровцами новые задачи, бригады, пробившиеся к Берлину по каналу Гогенцоллернов, начали поворачивать на обратный курс.

3-я бригада подошла к Берлину по каналу Одер — Шпрее настолько близко, что не было смысла ее возвращать. (Принять участие в последних боях в городе ей, правда, тоже не пришлось. Бригаду оставили в подчинении 1-му Белорусскому фронту для противоминной обороны на реках и перевозки войск.)

За боевыми бригадами должны были двинуться в Штеттинский залив и Померанскую (Поморскую) бухту тыловые службы: долго ли, коротко ли там воевать, а без них не обойтись. Все корабли требовалось буквально на ходу подготовить к плаванию по морю (а как серьезно следует к этому отнестись, я помнил еще по переходу дунайцев в Одессу). Но больше всего заботило, как бы не слишком задержаться у низководных переправ. До устья Одера их было около тридцати.

На исходе ночи подоспели из Фюрстенберга Боярченко и Балакирев, и через час мы с членом Военного совета были уже в пути в Дамбург, где находился КП 2-го Белорусского фронта.