Командир дивизии полковник И. В. Бастеев был удовлетворен слаженной работой моряков. Полки дивизии двинулись на Туров, и в тот же день, 5 июля, этот старинный, существующий почти семь веков, город был при артиллерийской поддержке с реки очищен от фашистских захватчиков. Откатывающийся враг успел сжечь и разрушить здесь меньше, чем в Петрикове, однако выглядел город пустым — жителей уцелело немного.
В Туров я шел на головном бронекатере дивизиона Михайлова. Этот дивизион по-прежнему оставался ударной силой 2-й бригады. На катере вместе с Михайловым находился его заместитель по политической части капитан-лейтенант П. Б. Федосеев. Прибывший в дивизион перед началом наступления, он как-то сразу стал тут своим. Опытный политработник с твердым характером, спокойно-рассудительный, Федосеев хорошо дополнял горячего, порывистого комдива.
Туров находился на полпути от исходных рубежей наступления до Пинска. Корабли быстро удалялись от баз снабжения, и тыловикам флотилии приходилось нелегко. Заправки горючим бронекатеру хватало на 16–20 часов. А полный комплект снарядов — 160 штук — нередко расходовался за один бой. Заправщики и плавсклады были в непрерывном движении. Но только раз за это время, когда расход снарядов превысил все расчетные нормы, пришлось просить боеприпасы у армейцев. Выделенные командующим артиллерией фронта две тысячи танковых снарядов (орудия на Т-34 и бронекатерах были одинаковые) позволили бесперебойно поддерживать наступающие войска.
Боеспособность наших бригад зависела и от возможности производить в районах боевых действий текущий ремонт. А повреждения на кораблях бывали не только от вражеских снарядов — само плавание по мелководью, маневрирование на перекатах не проходили бесследно. Нужно было проявить немало изобретательности, чтобы обеспечить — без судоподъемных устройств, силами скромной плавмастерской и корабельных экипажей — заделку бесчисленных пробоин, выпрямление гребных валов, смену винтов. Делалось все это, как правило, быстро, и многие поврежденные корабли практически не выходили из строя.
Быстрота продвижения флотилии вверх по Припяти (а она определялась общим темпом наступления, причем кораблям часто требовалось опережать сухопутные части, прорываться в неприятельские тылы), кажется, даже начала настораживать некоторых наших начальников. Поступила телеграмма из Главморштаба, напоминавшая о необходимости тщательно вести разведку, чтобы не оказаться отрезанными. Нас призывали быть осмотрительными, опасаясь, должно быть, что у молодого командования флотилии слишком горячие головы.
Мы с Боярченко и Балакиревым долго сидели над этой телеграммой, стараясь трезво дать себе отчет: не зарываемся ли, в самом деле? А нам предстояло принять решение на очередную наступательную операцию, в которой, как, впрочем, и в большинстве других, не обойтись без риска. И не так-то просто определить наперед степень его оправданности. На этот раз задача, поставленная флотилии, была сопряжена с особыми трудностями.
Гитлеровцы стягивали силы к Лунинцу, важному железнодорожному узлу, рассчитывая, очевидно, задержать там советские войска. Для переброски своих частей с правого берега Припяти на левый противник пользовался шоссейным мостом у местечка Ляховский. Существовал под Лунинцом также железнодорожный мост — у станции Припять. Из приказа командующего фронтом мы знали, что 61-я армия имеет задачу окружить группировку противника в районе Лунинца и, не ввязываясь в лобовые атаки, быстро продвигаться вперед. Начальник штаба армии генерал-майор А. Д. Пулко-Дмитриев передал просьбу командования армии — именно просьбу, а не приказ — прорваться кораблями к мостам и захватить их.
Какое все это могло иметь значение, понять было нетрудно. Но если прорыв кораблей удастся, какими силами захватить мосты? Подразделений морской пехоты, достаточных для такого дела, флотилия еще не имела. Мы попросили у армейцев стрелковый батальон, однако вопрос о его выделении остался нерешенным. Как потом выяснилось, в штабе корпуса был замысел посадить на корабли в Турове для высадки на подступах к мостам значительно более крупные силы. Но решения об этом не последовало — возможно, потому, что высадку еще не могла прикрыть армейская дальнобойная артиллерия.
Если переправы, которыми пользуется враг, нельзя отбить, то надо вывести их из строя. И поскольку корабли могли приблизиться к мостам раньше, чем те окажутся в зоне действенного огня полевой артиллерии, это и предопределило нашу боевую задачу. Но доводил я ее до командира 2-й бригады скрепя сердце, сознавая, что для успеха тут недостаточно смелости и настойчивости — нужно еще и везение. Ведь даже свайный мост в Паричах не смогли разрушить 76-миллиметровые орудия бронекатеров. А более крупный калибр — 100 миллиметров — имелся лишь на плавбатарее капитан-лейтенанта Россихина, пока все еще единственной.
Во второй половине дня 7 июля плавбатарея и группа бронекатеров начали обстрел шоссейного моста с закрытой позиции в устье реки Горынь — притока Припяти. Дистанция — около 10 километров — была не идеальной для поражения такой цели. Но, воздержавшись от дальнейшего выдвижения кораблей в расположение противника, командир бригады капитан 2 ранга Митин, думается, проявил ту разумную осмотрительность, о которой нам напоминали из Главморштаба. Корабль, занимающий огневую позицию на неширокой реке, близко от берега, нуждается в прикрытии с суши не меньше, чем выдвинутая к переднему краю полевая батарея. Здесь же корабли действовали за линией фронта без какого-либо сухопутного сопровождения.
Но обстрел моста остался практически безрезультатным, и с наступлением темноты часть бронекатеров и плавбатарея продвинулись дальше, сократив расстояние, отделявшее их от моста, более чем вдвое. С этой новой позиции был подготовлен и утром осуществлен под прикрытием огня остальных кораблей прорыв трех бронекатеров непосредственно к мосту. Повел их комдив Михайлов, катерами командовали старший лейтенант Владимир Грязнов, лейтенанты Семен Малов и Виталий Нимвицкий.
Действовали катера дерзко. На полном ходу приблизились к мосту на 500 метров и открыли огонь по переправе. Один из катеров еще раньше дал два залпа «катюшами». Гитлеровцы заметались по мосту и берегу, организованная переброска войск прервалась. Однако мост устоял. По мнению участников боя, существовала возможность его захватить, если бы вслед за первыми кораблями подошли другие с достаточно сильным десантом (и, очевидно, при более мощной огневой поддержке, какую не могла обеспечить сама флотилия).
Опомнившись, враг обрушил на бронекатера артиллерийский и минометный огонь с обоих берегов. На всех трех катерах были выведены из строя пулеметы, на одном возник пожар в орудийной башне, и лишь самоотверженность личного состава предотвратила взрыв. Получив и другие повреждения, имея на борту убитых и раненых, катера по сигналу комдива вышли из-под огня. Лейтенант С. И. Малов вел бой и управлял кораблем, будучи уже серьезно ранен, с перебитыми ногами.
Трудно было смириться с тем, что не удается прервать переправу. Немцы продолжали отводить на левый берег пехотную дивизию, которую намечалось отсечь и разгромить на правом. Через несколько часов, сосредоточив дивизион Михайлова на передовых закрытых позициях, где находилась и плавбатарея, но не посылая больше катера к самому мосту, мы возобновили попытки разрушить переправу интенсивными огневыми налетами. Обстреливались также используемые противником дороги. Он нес, конечно, потери, его действия осложнялись, однако наша цель осталась недостигнутой. На исходе дня, закончив переброску своих частей, гитлеровцы сами взорвали мосты.
Никто не предъявил флотилии претензий в том, что она не сделала большего, чем смогла. Но итоги этих двух боевых дней, естественно, не дали большого удовлетворения, хотя наши люди, особенно экипажи бронекатеров, прорывавшихся к мосту, и проявили много мужества. И не хотелось утешать себя тем, что при самом успешном наступлении что-то могло не получиться.